Аудио-книга Новые очки Чак Ч. | Трезвость – духовный отдых Новые очки Чак часть 4
Алкоголизм и трезвость
СИЛА ПРАВДЫ
«И применять эти принципы во всех наших делах». В Десятом Шаге сказано, что мы «продолжали самоанализ и, когда допускали ошибки, сразу признавали это». Для меня это не значит, что мы должны снова возвращаться в наше прошлое и переделывать Четвёртый Шаг.
Я думаю, это значит что мы должны взглянуть на прожитый день. Придерживались ли мы этих принципов сегодня. Всё ли у нас в порядке сегодня. Десятый Шаг был чрезвычайно важным для меня потому, что до прихода в АА я не мог сказать : «Я не знаю». Особенно я не мог произнести этих слов в бизнесе.
В бизнесе не говорят: «Я не знаю». Что бы тебя не спросили — отвечай! Я просто не мог сказать: «Я не знаю». Уверен, что если бы меня попросили объяснить теорию Эйнштейна, я бы это сделал. Если бы вы спросили меня, как Бог создал землю, я бы вам рассказал, и скорей всего, вы бы услышали от меня что-то вроде: «И на третий день мы делали так-то и то-то…» Я не мог сказать: «Я не знаю».
Я пришёл на программу и, делая то, что вы мне сказали, я узнал, что правда — самая мощная вещь на земле. Я узнал это только потому, что делал то, что вы мне сказали. И я научился в бизнесе говорить: «Я не знаю, но это важный вопрос. Завтра я узнаю ответ на него». И назавтра я узнавал ответ. A про всё, что я не знал, я говорил: «Я не знаю». И это очень легко, потому что тебе не надо помнить, что ты сказал, если ты не говорил о том, чего не знаешь.
Нет нужды запоминать сказанное тобой. Просто скажи людям правду, и тебе не надо помнить, что ты там нагородил. Зато следует запомнить фразу: «Я был неправ». Я, между прочим, не славился тем, что от меня часто слышали: «Я неправ». Я, по-моему, говорил вам раньше, что однажды я подумал, что был неправ, но ошибся.
Двадцать четвёртого июня этого года, если мы будем живы, и если Миссис Ч. не разведётся со мной к тому времени, у нас с ней будет пятьдесят лет в одной упряжке ( с небольшим перерывом за плохое поведение!). И я теперь ловлю себя на том, что говорю жене: «Я был неправ.
Ты была права всё это время. Я был абсолютно уверен в своей правоте, но оказалось, что всё время я был неправ». Это же ужас какой-то! Представляете себе, быть женатым пятьдесят лет на одной и той же бабе и говорить ей, что ты неправ! Разве это не кошмар? Но на самом-то деле это хорошо, потому что ты чувствуешь себя комфортно. Когда ты так поступаешь, тебе спокойно.
Самая мощная вещь на земле, это простая чистая правда. Настолько, что кто-то однажды сказал: «Узнай правду, и она сделает тебя свободным». Правда сделает тебя свободным. И во всех наших делах это так – в бизнесе, в отдыхе, в семье, в АА, во всём.
За эти годы мне довелось познакомиться со многими, так называемыми, «разъездными ораторами», которые считали, что лёгкие преувеличения делают их истории более интересными. И они раздували свои россказни понемножку, а потом напивались. Или им начинало казаться, что они большие люди в этой программе, они эксперты, потому что все вокруг хвалили их. И они верили в это, а потом, ну кто бы мог подумать, напивались. В нашей программе нельзя становиться большим. Это недопустимо.
Если бы мы могли справиться с этими делами, мы бы уже справились, и не были бы членами Анонимных Алкоголиков. У нас было полнó времени. Чтобы распоряжаться своей жизнью, у меня было сорок три года, в течение которых я был звездой этого шоу и директором своих потенциальных возможностей. Я старался, как мог. Я вложил в это всю свою смекалку и все свои знания, но всё равно проиграл. Я пролетел.
Как я уже говорил, в расцвете своих сорока трёх лет я потерпел полный крах во всех аспектах жизни: как муж, отец, бизнесмен, человек и как пьяница. А у меня других аспектов не было. Если бы они были, я бы и в них потерпел полный провал. За всё это вы можете похвалить меня, а вот за последние двадцать девять лет я никакой похвалы не заслужил. За них я благодарю Бога и вас, а, может быть, следует сказать по-другому: я благодарю вас и Бога. Потому что такие люди, как вы смогли успокоить меня в первый же вечер. И потому что, живя с такими людьми, как вы, я наконец увидел, что у меня есть мой Бог.
Я даже не понял, что именно произошло. Поэтому, может быть мне стоит сначала поблагодарить вас, а потом Бога. Для меня в этом нет никакой разницы, потому что я стал видеть Бога в людях. Бог — это люди, поэтому, кого я благодарю первым — безразлично.
Теперь, «во всех наших делах» означает дома. Видите ли, тем, что заставляет работать нашу программу, является содружество мужчин и женщин, которые делятся – которые делятся – своим опытом, силами и надеждой, любя друг друга. Которые делятся. В Анонимных Алкоголиках мало тех, кто говорят вам что-либо. Мы не говорим, мы делимся. Есть у меня один паренёк, звать Клэнси, который считает, что я его спонсор, так вот он говорит. И, признаться, у него это хорошо получается. Я ему говорю: «Ты же даже не член Анонимных Алкоголиков. Ведь АА состоит из людей, которые делятся.
Ты же ни с кем не делишься. Ты говоришь им. Но знаешь, продолжай-ка ты делать то, что делаешь!» Потому что я пришёл к нему на День Рождения, а там собралось шестьдесят пять трезвых чокнутых. Каждый из этих шестидесяти пяти — его дитя, и ни к одному из них я не смог бы подойти с нашей программой. А они трезвые. Так что «продолжай-ка ты делать то, что делаешь». Общество не могло бы существовать без одного Клэнси, но два таких – это уже слишком много!
Я стал делиться, когда понял, что я трезвый. Я начал делиться с пьяницами. Я представляю себе это следующим образом: многие из вас уже слышали, как я об этом говорил – я думаю о себе, как о стакане грязной воды, грязном стакане с грязной водой. И когда я пил, я его частенько опрокидывал — завязывал пить. Как только становилось фигово, я бросал. А когда я бросал, это было как вылить грязную воду из стакана, и у меня оставался пустой стакан, пустой и грязный.
Но пустым этот стакан долго оставаться не мог, и я снова наполнял его, и, разумеется, наполнял я его грязной водой. Когда я пришёл на программу, я ещё не остановился. Я не перестал пить. Я пришёл с грязным стаканом, наполненным грязной водой. А на первом собрании тоненькая струйка чистой воды полилась в мой стакан, и мне это понравилось, и я стал возвращаться туда снова и снова, и тонкая струйка чистой воды продолжала вливаться в стакан.
Спустя какое-то время я обнаружил, что стакан стал чистым и был наполнен чистой водой. Тогда я стал пытаться отдать это, но только пьяницам, потому что именно они дали это мне. И я продолжал делился с забулдыгами. Спустя ещё немного времени, я заметил, что мой стакан стал выпрямляться и в конце концов полностью выпрямился, а чистая вода продолжала течь в него потому, что я по-прежнему ходил на собрания. И эту чистую воду я наливал кому угодно.
И мне было хорошо от этого. Я делился с многими людьми: с евреями, не евреями, греками; чёрными, белыми. Всех видов и мастей. Я делился с ними.
Но своему младшему сыну я говорил; я не делился с ним. Видите ли, я говорил ему потому, что он родился, словно вышел из гримёрки. А я родился с вилами в руке, и я не мог понять его, просто не мог понять. Когда ему было лет шесть или около того, мы жили в Беверли Хиллз, и у нас позади дома проходила улочка, куда все выставляли свой мусор. Туда приезжали забирать его раз в неделю.
Дик бегал туда и находил то выброшенное кем-то цветастое платье, то ещё что-то в этом роде; притаскивал к нам в гараж и делал из этого себе костюмы. Потом он находил где-то серьги, накрашивался, одевал свои наряды и устраивал представления. Ему было тогда шесть или семь. А я смотрел на него и говорил сам себе: «Что это за чертовщина у меня тут происходит?» И я стал пытаться подогнать его под своё понимание того, каким он должен быть. Короче говоря, я хотел передать ему вилы. А он знать не знал, что это такое.
Когда он стал чуть старше (по-моему, ему было десять или одиннадцать, когда я протрезвел), мы определили его в школу в Понóме, и там он развернулся во всю. Пацан научился рисовать, играть в театре, петь и танцевать. Он брал классы по искусству и к тому же по философии; искусство у него было главным предметом, а философия вторым.
Я иногда приезжал навестить его, мы шли в какой-нибудь ресторан, и он рассказывал мне о достоинствах модернистских и футуристических картин, а этого ему не следовало делать! Замечу вам, что я поделился со всеми тем, что мой сын талантлив. Но он рассказывает мне о достоинствах этих картин, и я отвечаю ему: «Меня коробит от одной идеи того, что человек, в котором течёт моя кровь, видит какую-то ценность в это мазне!» Я говорю: «Корова хвостом на стене сарая и то лучше нарисует».
Подобные слова не самый лучший способ обрести друга или повлиять на мнение человека, особенно если это ваш сын. Он к тому же беседовал со своими друзьями о философии. У него есть друг-художник, которого зовут Мартин, и который знает своё дело – его выставки проходят успешно. Однажды они беседовали о философии у меня дома, а я сидел, слушал их какое-то время, и мне было ясно, что они понятия не имеют, о чём говорят. Пришлось растолковать им что к чему! Им пришлось сидеть и слушать меня полтора часа. До сих пор удивляюсь, почему они меня тогда не убили.
Я не понимал, почему мы с ним не можем жить мирно. Я старался, как мог сблизиться с этим пацаном и не понимал, почему у меня это не получается. Мы жили уже десять лет в том доме, в котором мы живём сейчас, и у нас потрясающий вид из всех комнат, особенно из гостиной. Люди говорили мне, что они видят из моего окна, и постепенно до меня дошло, что все они, глядя в окно, рассказывали мне то, что видят они, и что никто ещё не рассказал мне, что я там вижу. И я понял, что никто не видит там то, что вижу я.
Раньше я никогда не задумывался над этим. Мне это и в голову не приходило. Я вырос, полагая, что белое это белое, чёрное это чёрное, а корова это корова. Все, кто смотрели на корову, видели корову, и если они смотрели на ту же корову, которую видел я, то они видели ту же корову. Однако я понял, что это не так, когда послушал рассказы людей о том, что они видели из моего окна. И я задумался: «Похоже, что со мной что-то не так. Дело не в пацане. Дело во мне. Он видит то, чего я не вижу».
А потом я задумался по поводу всей этой философии и вдруг понял, что я пытался объяснить ребёнку, как перейти улицу в Сан-Луисе, когда он находился в Чикаго. Так нельзя поступать с детьми. Надо быть в Сан-Луисе, чтобы там переходить улицу. И я сказал жене: «Мы едем в Лондон», она спросила: «Зачем?», а я ответил: «Чтобы узнать поближе своего ребёнка». И мы отправились в Лондон.
Мы пошли на ужин, и я сказал своему сыну, что я был слепым по отношению к нему. Я и не предполагал, что люди не видят то, что вижу я. Каким же я был слепым! Я поведал ему, что понял его беседы со мной о ценности картин, только когда послушал рассказы людей о том, что они видели из моего окна. Я сказал, что приехал извиниться перед ним и загладить свою вину.
А потом я извинился перед ним за мои высказывания относительно его философии. Я загладил свою вину, а потом нас чуть не выгнали из ресторана. Мы смеялись, шумели и веселились. Нас едва не выставили. Всё это потому, что плотину снесло и мы делились друг с другом.
После этого мы объездили всю Европу, а когда вернулись домой, то он приехал с нами. Мы с женой должны были говорить на собрании в Роанóке по дороге домой. Мы прилетели в Чикаго и навестили нескольких наших людей. Он раньше никогда не хотел делать этого, но теперь изъявил желание. Потом мы заехали к моей маме. Ей девяносто шесть, и она не сдаётся.
Она уже практически не ходит, но полна энергии. После нашего визита мы собрались поехать оттуда на машине в Роанóк, а пацан сказал: «Мне надо вернуться в Нью-Йорк, но я приеду в Роанóк в пятницу. У меня кой-какие дела в Нью-Йорке». Когда он уехал, я сказал жене: «Он не приедет в Роанóк». Именно потому, что мы оба с женой должны были говорить на этом собрании, я был уверен ,что он не приедет. Но в пятницу он приехал.
Я говорил ему ещё до того, как он вернулся: «Дик, там будут наши люди; они любят твою мать и меня, и они не оставят тебя в покое. Ты не сможешь быть анонимным там, потому что они не отстанут от тебя». А он ответил: «Меня это не волнует». Он был там и слушал, как его мать говорила в пятницу вечером, а на следующее утро ему пришлось послушать меня. Там были круглые столы, вокруг каждого сидело по десять человек, и он рассказал мне после собрания, что он сидел, слушал нас и периодически повторял: «Я не знал этого, я не знал этого». И чуть позже: «Я даже не догадывался».
Так о чём мы сейчас говорим? Мы говорим о том, как принести это в дом; делиться своим опытом, силой и надеждой. Дома никто не любит, когда им читают лекции. Нам кажется, что мы достаточно взрослые и достаточно умные, чтобы мы могли выговаривать нашим детям. А они не хотят чтобы им говорили, они хотят, чтобы с ними делились.
Их не интересует, какие мы умные, они хотят знать, чем мы измучились, и как мы из этого вылезли. Они хотят делиться с нами. Язык сердца не имеет возраста. Пару лет тому назад я мотался я Норт Баттлефорд, в провинции Саскачеван, где получил одно из самых больших удовольствий в своей жизни.
Там был провинциальный съезд членов Алатина, и мне довелось поделиться с двенадцатью или пятнадцатью детишками. Это были чудесные выходные. Не стоит думать, что дети не поймут вас, когда вы делитесь с ними; они поймут, если вы делитесь, а не говорите им. Это потрясающе.
А женщины, на которых мы женаты! Если поменять нас местами, я бы и неделю не протянул со своей женой. Я бы не кушал от неё всё то, что она проглотила от меня. А ведь она выдерживала меня двадцать лет. Двадцать! Вот мы с вами (предположим, что вы такие, же как я) мечтали всю жизнь, что, просыпаясь каждое утро, мы будем видеть новую женщину.
Я думал, что кайф именно в этом. Понимаете, я считал, что мужику это полагается по ранжиру. Нельзя засиживаться в обыденности. Быть женатым пятьдесят лет на одной и той же бабе – это просто неприлично в Калифорнии! Но я наконец-то понял, что каждое утро у меня новая женщина, потому что мы все меняемся. Люди меняются. Вы меня до этого никогда не слышали. Я не тот, кем я был вчера. Я тот, кем я был вчера плюс вчерашний опыт и уроки, которые я вынес оттуда. Поэтому мы становимся новыми людьми, и женщины, на которых мы женаты тоже новые.
Одним из самых больших препятствий, которое мы ставим на своём пути, является наша склонность категоризировать друг друга, особенно членов нашей семьи. Когда мы живём вместе с ними, то предполагаем, что заранее знаем, как они поведут себя или как отреагируют на какую-то ситуацию.
Мы прокатегоризировали их. Но, видите ли, это ошибка с нашей стороны. Ведь они всё время меняются. И это одна из вещей, с которой нам приходится иметь дело в Анонимных Алкоголиках. Это одно из увлекательных занятий для наших партнёров, будь то женщина или мужчина, состоящие в Ал-Аноне (или те, кто не алкоголики и, может быть, не состоят ни в каком сообществе). Когда человек трезвеет в Анонимных Алкоголиках и делает то, чему учит эта программа, он начинает расти так же бурно, как сорняки. Если он делает то, что надо, он не может не расти, он разрастается.
Моя жена шесть лет ходила со мной на собрания АА до того, как появился Ал-Анон, и она была уверена, что прекрасно знает всю эту кухню. Она знала все слова, но она слушала меня в течении этих шести лет (ей нравилось, когда я рядом, чтобы можно было пихнуть меня, и когда я был рядом, она пихала!).
Всё это время она слушала только меня. А потом появился Ал-Анон, и она начала первую группу в Беверли Хиллз у нас дома. Эта группа росла и крепла, а она радовалась, что дела идут так хорошо, потому что она была для всех них, как нянька-наседка, и она поучала их. А когда я был трезвым одиннадцать лет, мы переехали в Лагуну, и у неё не оказалось рядом никого из тех, кому она могла выговаривать. Тогда в Лагуне ещё не было Ал-Анона.
Мой бизнес был по-прежнему в городе, но пока мы жили в Беверли, я мог брать её на собрания каждый вечер (мы ужинали дома и ехали на собрание), а в Лагуне так уже не получалось. Ну она конечно была жутко расстроена этим. Наехала на меня. Я должен был проводить больше времени дома, потому что ей не уделялось достаточно внимания. У неё не было друзей в Лагуне.
Я протянул с февраля до Дня Благодарения, стараясь проводить с ней как можно больше времени, но стал чувствовать себя не в своей тарелке настолько, что жить стало тошно. И вот после праздничного ужина, на котором собралась вся семья, я заявил: «Дети и дорогая Миссис Ч., я хочу вам кое-что сказать. С этого момента, когда звонит телефон, мне надо идти.
Я не могу выбирать, что я буду делать, а что не буду. Я не могу сказать одному парню: «Давай поговорим», а другому: «Я сейчас не могу». Это кончится тем, что народ начнёт бухать, а значит я не могу продолжать вести себя так. Когда звонит телефон, я обязан делать для них всё, что в моих силах. А если вам это не нравится, то ты найди себе другого мужа, а вы найдите себе другого отца». Я вынужден был сделать это потому, что не мог жить по-другому. «Представьте себе, что человек бы не явился, когда мне это было нужно».
И тут вступил Дик. Он сказал: «Мам, а почему бы тебе не организовать здесь группу Ал-Анон?», ведь его мать была в депрессии. И что вы думаете, она занялась организацией группы и стала ездить в город, потому что на этот раз она делала это для себя. И она начала расти бурно, как сорняк, и она нашла то же, что нашёл я. И она прекрасна.
Мы делимся, мы с ней делимся всё время. Мы не всегда соглашаемся друг с другом, но в этом нет необходимости. Мы научились не соглашаться, но при этом жить в согласии. И, вы знаете, это прекрасная вещь. Мы делимся, а не говорим. Я не говорю ей ничего, она не говорит мне ничего. Мы делимся.
Вот об этом то мы с вами и говорим: применять эти принципы во всех наших делах. Во всех. Мы уже говорили, что когда узнавали, почему люди делали то, что они делали, они больше не могли причинить нам боль, и что люди делают то, что они делают потому, что они вынуждены делать это, а не потому что они хотят это делать. Когда мы лучше знаем, мы лучше делаем.
Одна из вещей, о которой мы с вами ещё не говорили – это о том, что в психологии нас убеждают будто двумя самыми большими потребностями человека являются быть нужным и быть любимым. Я полагаю имеется в виду, что это составляет часть психологии каждого человека.
Быть нужным и быть любимым. Это такая же мурá, как и всё остальное, что я от них слышал. А как насчёт дела и Бога? Всё у них через задницу. Две величайших человеческих потребности – это любовь и дело. Да, именно они, любовь и дело. Один такой доктор позвонил мне как-то в 12 часов ночи и спросил: «Чак, что является для тебя определением любви?» А я ответил: «Оно такое же в 10 часов утра, как и в 12 ночи! Ты совсем спятил звонить мне так поздно?»
Но он повторил: «Чак, что является для тебя определением любви?» и я сказал: «Тебе оно не понравится!» Но он не отставал: «Так что это?» И я ответил: «Действие!» Он удивился: «Что значит действие?» Я ответил: «Действие. Если ты любишь кого-то, ты делаешь что-то для них». Ты просто делаешь. Ты не обмениваешься с ним ничем. В любви нет торговли.
В ней не торгуются. Ты делаешь потому что ты хочешь, без всяких условий. Брак это не пятьдесят на пятьдесят, эти не семьдесят пять на двадцать пять; брак – это тысяча на ноль. Ты не торгуешься. Ты не торгуешься ни с Богом, ни со своим партнёром. Вот вам простая чистая правда. Любовь является движущей силой, и она же является исполнением закона. Ты делаешь это потому, что ты любишь делать это, бескорыстно и с радостью. Это потрясающая вещь. И, да, у тебя новая женщина каждое утро, и это прекрасно. Жить так гораздо интересней!
У меня в жизни есть ещё одна обалденная вещь, которой я бы хотел с вами поделиться. Это получилось из полного краха и развала. Я ведь практически разрушил свои тело и мозги. Многие из вас слышали, как я рассказывал, что когда я пришёл сюда у меня заняло больше шести месяцев, чтобы собрать до кучи по-английски Молитву о душевном покое.
Не духовно, а по-английски. Я никак не мог понять её смысл. Вот какую голову я притащил сюда. У меня заняло три с половиной года, чтобы прийти в себя после того, как я рухнул лицом вниз, когда напился последний раз. Вот какое тело я сюда приволок. Полагаю, что у меня были все связанные с моей болезнью расстройства, которые только можно иметь. Моя жена собиралась разводиться со мной, и я считаю, что это одно из таких расстройств!
Мои дети не появлялись дома, если там был я. Думаю, что это ещё одно связанное с болезнью расстройство. Мой шеф попросил передать мне, чтоб я шагу не ступал в офис, иначе он вышвырнет меня в окно. Полагаю, что и это тоже расстройство, ведь это значило, что ничего хорошего мне не светит. У меня не было ни здоровья, ни разума, ни работы, ничего. Я пришёл сюда просто чтобы протрезветь. Протрезветь и хоть как-то подчистить перед смертью свой послужной список.
Я уже говорил вам вчера, что знал, что умру, потому что мой предпоследний запой чуть было не закончился именно этим, и становилось только хуже. Я смирился с исчезновением всего, что мне было дорого в этой жизни, и всё это должно было исчезнуть, и я не имел никакого право заполучить это обратно. Я принял смерть. Я уже ничего не хотел для себя.
Даже трезвости. Как ни странно, это является пожалуй самой большой свободой на земле. Свобода, это когда ты ничего не хочешь для себя. Это не просто свобода, это полная свобода. Моя первая капитуляция, к которой меня вынудила бутылка, продолжалась три с половиной года. Это самое уникальное волшебство, свидетелем которого мне довелось быть. К тому же в течении этого периода времени у меня не было абсолютно никаких ожиданий.
Я не ждал ничего от Бога, людей, жены, детей, моего босса, или кого-либо вообще. Это было удивительное время. Все кусочки паззла моей жизни вдруг сложились в эти три с половиной года. Но случилось и кое-что плохое. Я вновь стал что-то представлять из себя за эти три с половиной года, а когда ты что-то из себя представляешь, то ты имеешь определённые права, которые иногда приходится защищать.
И вот после трёх с половиной лет покоя и свободы я нашёл себя там, где я был вынужден научиться осознанно капитулировать. Меня это жутко грузило. Я не мог понять, почему это происходит. Ведь три с половиной года у меня всё шло гладко, я был свободен от этого, а теперь я снова должен капитулировать, и я спрашивал себя: «Почеми эта фигня вернулась ко мне? Почему? Почему? Почему?» Я пытался разобраться с этим в течение следующих пятнадцати лет, и когда я был трезвым шестнадцать лет и шесть месяцев, наконец-то я нашёл ответ, который устраивал меня.
Да, только спустя так много лет я понял, в чём дело. Я нашёл кое-что положительное в человеческом эго. Это то, что не даёт нам покоя. Это то, что заставляет нас продолжать двигаться. Ведь когда вы и я взяли на себя обязательство, а именно «приняли решение препоручить нашу волю и нашу жизнь Богу», то не существует причины, по которой мы можем остановиться.
Когда мы становимся ленивыми, самодовольными и прекращаем двигаться, нас ждут неприятности. В такой ситуации нам остаётся либо снова сдаться, либо идти бухать. Поэтому мы вынуждены осознанно сдаться, что я и сделал. Но пока я не нашёл ответ, все шестнадцать с половиной лет мне не нравилось это делать. Я уверен, что никогда не настанет момент, после которого у нас больше не будет необходимости сдаваться. Такого не произойдёт. Вечный Отец, вечное Дитя и вечное Путешествие.
Представьте себе, что у меня заняло семьдесят лет, чтобы понять, что нашу жизнь делает чрезвычайно интересной не то, что мы знаем, а то чего мы не знаем. Именно открытия, которые мы совершаем, взбираясь по этой лесенке, делают жизнь увлекательной. Впереди нас всегда будет ожидать не меньше, чем сейчас. Вечный Отец, Бесконечность; я ведь даже понятия не имею, что это значит. Вечность. Вечный Отец, вечное Дитя и вечное Путешествие без определённого места назначения.
И в этом вечном Путешествии впереди нас всегда будет ожидать не меньше, чем сейчас. Это же здорово! В этом-то и состоит прелесть жизни. Это именно то, что делает её безумно интересной. Это не то, что мы знаем, а то, чего мы не знаем. Это когда мы во всех аспектах нашей жизни с любовью делимся нашим опытом, нашими силами и надеждами. Это о том, что язык сердца безвременен. И что в жизни нет бартера даже в мире бизнеса, а когда мы осознаём это, то она становится прекрасной. Прекрасной и чудесной.
Теперь поговорим о мире бизнеса. Весь его мы, конечно, не охватим, но кое-что обсудим. В четверг перед Рождеством 1945-го я ненавидел свою работу. Я терпеть не мог своего шефа. И я на дух не переваривал всех тех, кто работал на него. Я считал эту работу ниже своего достоинства. По моим понятиям такой одарённый, как я, должен был быть хотя бы сенатором, если не президентом Соединённых Штатов, а не прозябать в арматурном бизнесе.
Для меня было очевидным, что я там единственный, кто что-то смыслит в этом деле, но все деньги были у босса, и он командовал. Эта вопиющая несправедливость уже сама по себе вынуждала меня выпивать понемножку. Так обстояли дела в четверг перед Рождеством.
В пятницу перед Рождеством он вызвал меня к себе и после непродолжительных наставлений дал мне три тысячи баксов как рождественский подарок. Я надрался по дороге домой. «Пришёл в себя» после середины января, наконец появился на работе в конце января, а он пришёл, чтобы вышвырнуть меня в окно, но не сделал этого. Физическое и моральное состояние, в котором я находился, требовало от меня титанических усилий для выполнения элементарных вещей. Мне было тяжело даже одеться.
Это вынудило меня отдать весь свой интерес, всё своё внимание и всю любовь тому, что я делал, или, точнее, не мог делать. И это оказалось лучшим уроком моей жизни. Разумеется, что всё это происходило от необходимости. Я тогда не понимал, что то, чему мы отдаём все наши силы, всё внимание и всю любовь, является самым интересным в мире, даже если это такие простые вещи, как побриться и одеться. Я отправился в офис, чтобы расчистить завал на своём столе; в офисе и дома у меня были два самых больших бардака.
Вот где мне пришлось делать основную работу. Она заключалась в том, чтобы подчистить мой послужной список. И я начал с бизнеса. Я стал помогать людям делать то, что им было нужно, потому что мне этого хотелось, и таким образом по необходимости отдавал всю свою заинтересованность, любовь и всё внимание тому, что делал. Я растворился в том, чем был занят. И, как я уже говорил вчера, спустя где-то два года, я обнаружил, что по-прежнему пытаюсь расчистить свой стол.
Пока я не забыл, будучи трезвым одиннадцать лет я купил этот бизнес и продал его три года назад. Когда я продал его, у меня работали около пятидесяти механиков, многие из которых были там старожилами. Это были машинисты, металлообработчики, плотники, установщики – люди, у которых были загрубевшие от работы руки. Так вот, когда я продал этот бизнес, все эти чертилы поголовно рыдали, и я тоже плакал.
Я научился любить этот бизнес и ребят, которые работали у меня. А ведь это был бизнес, который я ненавидел в четверг перед Рождеством. Вот о чём речь. Когда ты отдаёшь все свои силы, всё внимание и всю свою любовь чему-либо, это становится самой интересной штукой в жизни.
До того, как всё это произошло со мной, я бы не стал делать чертежи для самого Иисуса Христа. Я был слишком большим человеком. У меня был парнишка, которому я говорил, что мне надо начертить. Если он делал что-то не так, я рвал его на куски…(вы же меня понимаете!) Но когда я пришёл в офис в конце января 1946-го, у меня не было никого, кто бы выполнял за меня какую-то работу, и я начал чертить свои планы сам. И я чертил их сам до тех пор, пока не продал свой бизнес. Больше никто никогда за меня не чертил. И мне было очень интересно заниматься этим. Обалденно.
Так о чём мы говорим? Мы говорим о чистке послужного списка. Его невозможно очистить, размышляя: «Я хочу, я не хочу, я люблю, я не люблю, я-я-я-я». Послужной список можно очистить только, если ты делаешь что-то для кого-то, не вешая бирки с ценой на то, что ты сделал, и тогда происходят чудеса.
Чудеса! Например, когда я уже был трезвым приличный период времени, был там один еврейский господин, который работал в продуктовой индустрии, а потом ушёл на пенсию. Он поднял большие бабки. У него было два зятя, для которых он решил построить здание под супермаркет. В то время это было самое большое одноэтажное здание в стране для подобного рода бизнеса. Оно называлось Панорама Маркет – некоторые из вас видели его. Когда мне нужно было с ним встретиться, он осматривал другое место, которое называлось Палас Маркет. Один из его зятьёв заведовал этим магазином.
Над мясным отделом были несколько офисов и маленький балкон, а на нём столпился народ, ждавший своей очереди в эти офисы. Подошёл мой черёд, а на тот момент там уже собралось много людей, которые стремились увидеться именно с этим господином. Дверь офиса открылась, и я вошёл.
Его звали Моррис Вайнштейн, пусть земля ему будет пухом, его уже нет в живых, и он сидел там с лицом, которое не предвещало ничего хорошего. Он объяснил мне, что потребуется от меня для того, чтобы я мог заслужить его бизнес. Эта лекция заняла у него минут пять, а когда он закончил, я сказал: «Моррис, ты меня не правильно понял. Ты говоришь так, будто я явился сюда, что бы продать тебе что-то. Я не за этим пришёл.
Я здесь для того, чтобы помочь тебе, если могу, а если ты считаешь, что я не могу тебе помочь, то давай не будем тратить время попусту, ведь мы оба занятые люди» Он откинулся в кресле и сказал: «Я знаю, Чарли». И я поставил ему этот магазин, за где-то семьдесят пять тысяч долларов. На открытие магазина собралась толпа народу, и среди них были многие из тех, кто был тогда на балконе, потому что в те времена у поставщиков было принято появляться на подобных церемониях.
А когда я пришёл, эти ребята оттащили меня в сторонку и стали говорить мне: «Чарли (в бизнесе меня все называли Чарли), это была лучшая демонстрация метода реверсивной психологии, которую мы когда-либо видели. Мы до сих пор это обсуждаем». Я спросил их: «Ребята, вы о чём?» Они объяснили: «Понимаешь, мы слышали ваш разговор, когда ты был у Морриса.
Ты ведь сказал ему, что ничего не продаёшь, а вышел оттуда с заказом на семьдесят пять тысяч. Реверсивная психология в лучшем своём проявлении!» А я ответил: «Вы, братцы, очумели. Если бы этот человек поддавался на всякую психологию от обратного, то у него никогда бы не было двух с лишним миллионов баксов расхожих денег на такие проекты!» Он знает про эту реверсивную психологию лучше, чем мы все с вами вместе взятые. Я сказал ему простую, чистую правду, и он знал это.
В том-то и дело. Он знал. Когда я сказал ему, что он ошибается, если думает, что я пришёл, чтобы что-то продать ему, и что я явился вовсе на за этим, а что я бы хотел помочь ему, если смогу, но если нет, то не стоит тратить наше время впустую, потому что мы оба занятые люди, он знал, что я именно это имел ввиду и подписываюсь под каждым словом.
Правда – это сильнейшая вещь. Это самая мощная сила на земле, и в ней не торгуются. За двадцать пять лет в бизнесе я имел дело со многими людьми. Сначала они мне говорили: «Ты врёшь. Бизнес так не делают! Это враньё». Но меня это даже не злило – я смеялся, потому что знал то, чего они не знали: я десять лет поступал именно так, и всё у меня работало.
Я продолжал делать то же самое, и вскорости они приходили снова, все кто были в таком же бизнесе. Мы бы назвали их конкурентами, если бы мы считали кого-то из них такими, но у меня не было конкурентов потому, что я ни с кем не соревновался. Я просто помогал людям делать то, что им было нужно потому, что мне хотелось им помочь.
В последние несколько лет практически все, кто были в таком же бизнесе, побывали у меня (это те самые люди, которые говорили мне, что я вру), и все они спрашивали: «Как ты это делаешь?» Они не могли даже предложить цены в тех бизнесах, с которыми я работал. Они приходили к Вону и говорили: «Послушайте, мы знаем, что вы строите новый магазин. Мы бы хотели предложить вам наши расценки». А Вон отвечал: «Чарли будет его строить». Они спорили: «Но разве так можно? Откуда вы знаете, что он не обчистит вас? Надо же рассмотреть несколько предложений для сравнения!»
Но Вон говорил: «Я же сказал, что Чарли будет его строить. Вам придётся дорого заплатить, чтобы я посмотрел на ваши цены. Идите-ка вы куда-нибудь в другое место». Тогда они стали приходить ко мне и спрашивать, как мне это удаётся. И я по два часа подряд досконально объяснял им, как я работаю. А потом они уходили и, наверное, думали: «Ну вот он и попался. Теперь-то я ему покажу! Я знаю, как он это делает. Теперь ему от меня не уйти». Но у них ничего не получалось, и бизнеса они не получали.
Потому что они мотивировались не тем, чем я. Они считали, что надо быть сообразительней, результативней и изворотливей. А я знал лучше потому, что работал таким образом тридцать лет и в результате оказался в заднице. Зато после этого в течение двадцати пяти лет я делал это бескорыстно и с радостью, помогая детям Божьим делать то, что им нужно, потому что мне так хотелось, и я разбогател. Я даже не пытался разбогатеть; те, кому я помог, сделали меня богатым.
Теперь я вам скажу ещё пару вещей, потому что почти все вы по-прежнему занимаетесь бизнесом, и вы будете уверены, что последующее не возможно, так что можете сказать, когда дослушаете: «Послушал я этого болвана, всё он врёт». У нескольких моих еврейских друзей был магазин на Креншоу и 101-ой, который назывался Продовольственная Компания. Это были молодые ребята, где-то вашего возраста.
Я был в бизнесе с их отцами, когда они были ещё детьми, которые бегали по всему магазину, а теперь я работал с ними. Они решили полностью переоборудовать винный отдел и заказали у какого-то архитектора новые планы, а когда чертежи были готовы, они позвонили мне и попросили: «Приезжай и посмотри на это. И скажи, стоит ли нам так делать». Я приехал, посмотрел и сказал: « Ребята, этот парень начертил вам тут моднейшие выкрутасы. Я никогда не чертил вам ничего такого потому, что это очень дорого». Они спросили: «Как ты думаешь, сколько это будет стоить?» «Полагаю, около $4,500» — ответил я.
Они сказали: «Установи это нам». И я установил для них всё так, как они хотели, и они были довольны. После все подсчётов оказалось, что там сидят $5,700 моих денег. Пятьдесят семь сотен зелени. Я позвонил Эйбу и сказал: «Слушай, ты случайно не помнишь, сколько я сказал будет стоить ваша арматура?» Он ответил: «Нет, не помню, но где-то тут у меня записано». «Ладно» — сказал я – «Можешь не искать. Я помню. Это $4,500.
И знаешь, Эйб, пусть она будет твоей за $4,500. Она уже стоит и, как я понимаю, вы довольны. Она ваша за $4,500 потому, что я предположил, что она во столько обойдётся, но я ошибся. Там моих $5,700». Он сказал: «Чарли, посчитай с прибылью и пришли мне счёт». Но я ответил: «Мне не нужна прибыль. Это была моя ошибка, но я был хотел получить то, что вложил».
Он повторил: «Чарли, добавь прибыль и пришли мне счёт, я заплачу тебе». Я сказал: « Нет, я пришлю тебе счёт на $5,700, если ты согласен». Он ответил: «Если тебя это устраивает». Так не делают! Никто бы так не поступил. Но я послал ему счёт на $5,700, и он его оплатил.
А ещё была одна компания, для которой я делал свой последний проект на углу Фолбрука и Виктории в Западной Долине, и это была огромная работа. Мы всё установили, магазин открылся и проработал на тот момент уже девяносто дней. Они были довольны — получилось очень красивое место. Дэйв Шор позвонил мне однажды и сказал: «Чарли, ты до сих пор не прислал нам счёт».
Я ответил ему: «Нет, Дэйв, не прислал, потому что не имел всех расценок, но вот теперь они у меня есть, и я могу подытожить его довольно быстро, если тебе надо». Он спросил: «Как быстро?» Я ответил: «Я перезвоню тебе где-то через час». «Давай» — сказал он – «Поторопись, пожалуйста, если не трудно. Понимаешь, мы хотим профинансировать это дело, и нам необходимо знать точную цифру как можно быстрее». Через час, когда всё было готово, я позвонил и спросил его: «Дэйв, ты сидишь?» Он ответил: «Да». А я спросил: «Ты один в офисе?» Он сказал: «Нет, Чик сидит у меня».
Тогда я спросил: «Как твоё сердце?», и он ответил : «Пока нормально, не жалуюсь». «Ладно» — сказал я – «Вот оно. Ты мне должен $225,000». А он сказал: «Ну как тебе это нравится? Я только что написал на бумажке $225,000 и дал Чику. По-моему, тебе надо взять меня на работу оценщиком. Высылай мне этот счёт». Вы же знаете, что так не может быть. Он должен был сказать что-то вроде: «Эй, а как на счёт налога? Ты налог-то с меня брать не будешь?» Но всё, что он сказал: «Высылай мне этот счёт».
В 1958-ом у меня были неприятности. Большие финансовые проблемы требовали срочного бизнеса. У меня простаивал пустой завод, который стоил мне $13,500 в неделю, чтоб держать двери открытыми, и мне было необходимо как можно быстрее получить контракты на работу. Я стал искать их, и у меня появились пять сделок, которые, как мне казалось, я могу заключить. Я уже работал над ними какое-то время и думал, что они у меня в кармане. Я поехал закрывать их, и одна за другой эти сделки пролетели.
Я был уверен, что последняя из них будет заключена потому, что оба хозяина компании, с которой я работал, были членами Анонимных Алкоголиков. Сорок восемь человек из верхнего эшелона этой компании тоже были членами АА. Разумеется я был уверен, что это моя сделка. Это просто не могло быть дано кому-то другому хотя бы потому, что я всё для них продумал и спланировал, абсолютно всё. Короче, я поехал туда, чтобы закрыть это дело, и мы вчетвером или впятером повеселились за ланчем в Вечес на Атлантике.
А когда мы вернулись обратно, то все почему-то разбежались, как крысы с тонущего корабля! Остались только я и Харольд. Мы зашли к нему в офис и он сказал: «Чак, я думал, что ты уже не выкарабкаешься из проблем, которые у тебя там сложились, и я отдал контракт Хиллу». Это был мой последний контракт! Других у меня не было. Так прошло минут пять, а потом он спросил: «Чак, ты можешь хоть что-нибудь сказать?» Я ответил: «Харольд, мне нечего сказать».
Я вышел и поехал обратно в город – их офис был в Лонг Бич, а мой завод был на углу Четырнадцатой и Алмедина. Но я не мог вести машину, и, съехав на обочину, сидел и смотрел на себя, пытаясь собраться с мыслями. Только что все мои надежды растаяли, как дым.
И вдруг я понял, что впервые за многие годы бизнес был единственной целью, которую я преследовал. В течение двенадцати лет до этого я делал Двенадцатый Шаг в бизнесе: помогал людям делать то, что им было нужно потому, что хотел им помочь. А тут я, оказавшись в критическом положении, и так как мне срочно был нужен бизнес, отправился именно за ним, и потерпел фиаско. И тогда я сказал себе: «Хуже уже не будет. Почему бы тебе не начать делать Двенадцатый Шаг в бизнесе, как ты когда-то делал.
И пусть будет, что будет». Я передал бизнес моему Партнёру и начал делать визиты с Двенадцатым Шагом. А потом произошло то, что любой из вас назовёт невозможным (даже те , кто не в бизнесе – иезуиты – не поверят в это). Я вернулся к себе в офис и то ли в этот же, то ли на следующий день мне позвонил один парень из Сан Бернардино и сказал: «Чарли, у меня такое чувство, что у тебя неприятности, и на моём столе лежит чек на $50 000, который я выписал на твоё имя. Тебе не надо давать мне расписку или платить интерес; мы просто вычтем эту сумму из нашей следующей сделки.
Приезжай и забери его, если хочешь. Я не знаю нужен он тебе или нет, но у меня было чувство, что он может тебе пригодиться». И он добавил: «Я улетаю в Майями сегодня вечером, и проведу неделю в СМИ (это Супермаркетный Институт). Ты можешь приехать сейчас или после того, как я вернусь». Я вам скажу, ребятки, это было что-то! Я сказал ему: «Милтон, поезжай в Майями, и если мне будут нужны эти деньги когда ты вернёшься, то я обязательно приеду. Но я хочу чтоб ты знал, что я никогда не забуду того, что ты мне сказал.
Это потрясающе». А когда он вернулся из Майями, мне уже не нужны были эти деньги. Ко мне повалил народ, и у меня было полнó работы до тех пор, пока я не продал свой бизнес.
Так о чём же я тут распинаюсь, господа? Уж не хочу ли вам рассказать, какой я хороший? Ни коим образом. Я пытаюсь объяснить вам, до чего хороша эта штучка. Дар Божий был сделан с зарождением земли. Он дал нам вселенную. Он дал нам Себя, когда создал землю. Когда я сидел в своём кресле и всё что у меня было сплыло, в тот самый безнадёжный момент моей жизни вся вселенная была моей. Бог был моим, и всё, что было у Него, было моим. Он знал это, а я не знал, и мне пришлось это узнать.
А, будучи алкоголиком, я узнал это своим способом и только тогда, когда пришло моё время. Бог любил меня тогда точно так же, как Он любит меня сейчас. Никакой разницы. Но Он даёт мне ошибаться. Бог – Джентльмен. Он не вторгается туда, где его не хотят, и поэтому Он никогда не удерживает меня от совершения ошибок. Он любит меня настолько, что даёт мне ошибаться, чтобы я поскорее исчерпал все мои ресурсы и вернулся домой, где мне место.
Так что моё дело заниматься Его делами, а Его дело заботиться обо мне. Не моё дело, а Его. Так каким же его делом я занимаюсь? Помогать Его детям делать то, что им нужно потому, что я хочу им помочь. Двенадцатый Шаг во всех делах, Двенадцатый Шаг дома. Двенадцатый шаг в АА, Двенадцатый Шаг в развлечениях. Просто делать Отцовские дела, вот моё дело. А Его дело заботиться обо мне, и он делает это куда лучше, чем я когда-либо мог, и за это я чрезвычайно признателен.
Мы с вами уже говорили о молитве, правда совсем немножко, просто тут удивлялись, почему мы не начинали и не заканчивали наши собрания молитвой. И я уже сказал вам, что, на мой взгляд, то, что происходит сейчас, и есть молитва. Это молитва. Моя жизнь молитва. Если вы спросите меня: «Какая у тебя религия?», я отвечу: «Это то, как я живу свою жизнь». Вот моя религия. Значение имеет не то, как я себя называю, а то, как я живу.
Это моя религия, поэтому я занимаюсь Его делом по собственному желанию. Есть пара маленьких тонкостей, о которых я узнал много лет тому назад, и которые чудесно вписываются в эту картинку. Существует один древний индийский упанишад (большинство из вас, грамотеев, знают что такое индийские упанишады). Когда мы последний раз были в Палм Спрингз, я познакомился там с одним педантом. Он утверждал, что в АА свора палачей по отношению к духовности. Он доказывал мне, что мы должны очистить свои сердца, чтобы быть достойными узреть Бога. Мы должны очистить свои сердца!
Я сказал ему: «Да, я помнится уже проходил по этой дорожке. Я вычистил из сердца всё, что только можно, и чем чище оно становилось, тем сильнее я напивался». И добавил: «Знаешь, браток, я вот сижу тут, смотрю на тебя и вижу Бога». А он не понял, о чём я говорю.
Он не мог понять потому, что думал, что обязан сделать четыре разные вещи. Сначала такую йогу, потом такую йогу, а потом ещё вот такие две йоги, и на этих йогах приедешь прямо к чистоте духа! А после этого можешь начинать видеть Бога. Как я рад, что дела обстоят не так. Я безумно рад, что Бог совсем иной, нежели тот, о котором мне рассказывали. Вы себе представить не можете, как я рад.
Так вот, в упанишаде сказано: «Весь мир — это одеяние Божье. Откажись от него и получи его обратно, как подарок от Бога». Что же это значит? Это значит, что до тех пор, пока эти вещи были важны для меня, я не мог их иметь. Я тридцать лет ломал голову над тем, как получить то, чего, как мне казалось, я был лишён с рождения, и в результате оказался у разбитого корыта. Я не гнался за быстрой наживой и не был самоуверенным.
Я достаточно тяжело работал, чтобы иметь, а в результате оказался ни с чем. Но следующие двадцать пять лет я провёл, стараясь что-то привнести, и всё то, из-за чего я ломал голову, теперь моё сторицей. Когда они не важны для меня, они становятся моими. «Весь мир — это одеяние Божье. Откажись от него и получи его обратно, как подарок от Бога». Как это красиво!
Ещё говорят такую вещь. Говорят, что всё, что стоит делать, само по себе является целью, а всё, что делается по схеме «цель оправдывает средства» является само ограблением. Что же это значит? У меня работали пятьдесят человек. Тридцать пять из них работали ради зарплаты. В неделю они теряли пять дней, а жили только два. Они работали ради зарплаты. А другие пятнадцать работали ради удовольствия. У них была дискотека! Они никогда не теряли ни одного дня и были моими лучшими людьми. Они получали больше денег, чем все остальные и жили все семь дней недели; никакой потери времени.
Всё, что делается по схеме «цель оправдывает средства» — это само ограбление. И быть хорошим ради чего-то, это тоже само ограбление , даже если это быть хорошим ради того, чтобы попасть в Рай. Это хорошее побуждение, но это по-прежнему само ограбление потому, что в этом деле полностью отсутствует взаимовыгодный обмен.
Мы делаем это бескорыстно и в своё удовольствие потому, что мы хотим это делать. Потрясающе. Быть хорошим просто так, вот в чём свобода жизни. Просто быть хорошим. Это не само ограбление, это бескорыстно и ради удовольствия.
Я уже говорил, что в моём понимании дар Божий был сделан при создании земли. Я не первый, кто это сказал. Ведь написано: «Не бойтесь, ведь Отец даровал нам Царство». Там не сказано, что мы обязаны заслужить его. А ещё там написано: «Не думай о том, чем ты будешь питаться завтра, что ты будешь пить, или как оплатишь ты своё одеяние». Небесный Отец знает, что тебе нужно до того, как ты попросишь это. А написано так: «Поверь, что ты уже имеешь что желаешь, когда молишься, и ты это получишь», Ну и как же поверить, что ты уже имеешь то, что ты не имеешь? Как это сделать?
Для этого необходима одна вещь. Ты обязан знать, что дар Божий был сделан при создании земли, и что поскольку ты дитя Его, воля Господня для тебя — это осуществление желаний, покой и радость; и что каждый идеальный подарок ты получаешь из Его рук. Когда мы осознаём это, мы понимаем, что всё, о чём мы молимся, уже дано нам. Это уже наше. Подарок Бога его детям. Без всякой взаимовыгоды.
И вот последняя мысль. Самый простой путь — это правильный путь. А трудный путь – путь не правильный. Есть простой способ делать эту программу, и есть трудный способ. Трудный способ — это пытаться делать её самому. А простой способ — это понять, что тебе самому не справиться, и тебе нужна помощь. За двадцать девять лет я ни разу не попросил Бога оставить меня трезвым. Ни разу. Я благодарил Его миллион раз, но ни разу не просил оставить меня трезвым потому, что я не читаю нашу книгу таким образом.
Когда я её читаю, то там написано: «Вот предпринятые нами шаги». Когда мы их предпринимаем, что-то начинает происходить, а когда мы их не предпринимаем, ничего не происходит. Я когда-то сказал Отцу Барни: «Я никогда не попросил Бога оставить меня трезвым». Он спросил: «Почему?» И я ответил: «Я думаю, что это не Его забота». Это мой бизнес делать то, что положено по программе, а Его бизнес — заботиться обо мне. И Он своё дело делает. Я не указчик Ему в Его делах.
Вы те, кто сказали мне, что я должен делать, и я делаю это. Я делаю шаги и остаюсь трезвым. И масса чудесных вещей произошла в моей жизни, включая исчезновение побочных отклонений, на которые я не потратил и пяти секунд. Я не потратил и пяти секунд, чтобы вернуть жену, детей, моего Бога, физическое здоровье и здравомыслие.
Но каким-то образом это всё сработало. Так что воля Господня для вас и для меня — это осуществление желаний, покой и радость. А дар Божий был сделан при создании земли. То что вы пришли сюда искать, вы принесли с собой. Мы просто должны найти, где это находится, а это внутри нас. Это внутренняя работа. Находить, Узнавать и Избавляться – вот программа Анонимных Алкоголиков. Это потрясающий образ жизни, и основываясь на двадцатидевятилетнем опыте, с уверенностью говорю, что он становится только лучше, и будет продолжать улучшаться вечно. «Мир без конца, Аминь».
О том кто такие Анонимные Алкоголики, как и чем они могут помочь — прочитать можно здесь!
Аудио-книга Новые очки Чак Ч. | Трезвость – духовный отдых книга Новые очки Чак Ч. часть 4