Трезвость
Аудио-книга Новые очки Чак Ч. | Блудный сын книга Новые очки Чак Ч. Часть 5
Мы уже говорили о том, что когда мы немного повзрослели, то были вынуждены изменить всё, во что нас приучили верить дома, в школе и в церкви относительно жизни. И, конечно, нам пришлось научиться убираться с собственного пути. Самопознание. Его неотъемлемой частью является капитуляция, хотя нам внушали, что сдаются только слабые. «Сильные побеждают, слабые сдаются».
Поэтому мы думали, что должны сами управлять своей жизнью и побеждать в боях. Но в нашей новой жизни нам нечего выигрывать, нечего доказывать, и мы никуда не рвёмся. Либо я управляю своей жизнью и принимаю результаты, которые это принесёт, либо я не управляю своей жизнью и приемлю результаты того, что это даст; но одно из двух я вынужден делать.
Мы не можем делать и то, и другое. Ведь сказано, что нельзя служить двум хозяевам. Или ты льнёшь к одному, но желаешь другого, или наоборот. В розницу не устоять. Так что либо я управляю своей жизнью и получаю соответствующие результаты, либо я не управляю своей жизнью и получаю другие результаты, но эти выборы не сочетаются. Я уже говорил, что в течение сорока трёх лет я правил бал и являлся звездой манежа и мастером церемоний. И в результате я добился полного провала во всех аспектах своей жизни.
Это доказывает, что я не могу управлять своей жизнью, я не могу управлять ничем. Я не могу управлять своим бизнесом, своей женой, своими детьми, вообще кем или чем-либо другим, и я это знаю. Я знал это, когда пришёл сюда. А сюда я пришёл уже зная, что проиграл в этой жизни, хотя вложился в неё, как мог.
Я вложил в неё свою жену, детей, дом, работу, здоровье, разум и деньги, и всё равно проиграл. Поэтому я не способен управлять своей жизнью. Но я считаю, что не велика беда, потому что мне не надо этим заниматься. Я живу последние двадцать девять лет в уповании на Его руководство и распоряжение. Так что у меня нет нужды хозяйничать в своей жизни. У меня нет в этом необходимости, и я принимаю тот факт, что не способен это делать.
Трезвость
Ещё одной предпосылкой является то, что либо Бога хватает на все мои нужды, либо нет. Одно из двух. Если Его не хватает, то это не повод для переживаний, потому что в этом случае жизнь не стоит и гроша. И чем быстрей она кончится, тем лучше. В этом случае нам остаётся наплевать на всё и пойти под откос вместе с поездом; затовариться пойлом и пуститься во все тяжкие, и бухать пока не помрём!
Если Бога не хватает на все наши нужды, то чем раньше это кончится, тем лучше. Ведь тогда и жить незачем. Так что, если Его не хватает, то и волноваться не стоит. Но если Его хватает, то и в этом случае нет причины для волнений, так что у меня это схвачено со всех сторон! А схвачено это со всех сторон потому, что единственное, что от меня требуется, это вести себя, как Его дитя, и доказать, что я являюсь таковым. Об этом написано так: «Веди себя, как подобает и стань собой, сказано Господом». Поведу себя, как мне полагается, и буду собой.
Вот и всё, что мне надо сделать: вести себя правдиво, и правда восторжествует, и именно это мы делаем в нашей программе. Больше делать нечего. Ничего не осталось потому, что мы уже потеряны. Мы уже прикладывали человеческие усилия.
Я ходил к лучшим из лучших: к священникам, проповедникам, докторам, и, как я уже говорил, даже к парню, который знал о психологии больше, чем положено. И все они говорили мне про силу воли, твёрдость, и о том, что надо подняться и быть мужчиной. Все они твердили мне о этом!
Потому что, видите ли, ещё двадцать девять лет тому назад практически никто ничего не знал об алкоголизме. Авторитетнейшие люди, к которым я ходил, ничего не знали об этой болезни и, соответственно, ничем не могли мне помочь. Я тоже ничего не знал об алкоголизме, и поэтому не мог помочь сам себе. Я вынужден был продолжать пить до тех пор, пока бутылка не прибила меня, прежде чем я мог появиться сюда, чтобы хоть что-то разузнать.
Я знал, что моей проблемой было не отсутствие силы воли и твёрдости или неумение вести себя с достоинством, как мужчина. Это мне было известно. Я родился с вилами в руке! Я не помню, когда я не работал. Я всегда работал. Ещё я был довольно приличным спортсменом в годы своей юности, и могу сказать это, не беспокоясь о том, что кто-то решит оспаривать сказанное мною, потому что здесь нет никого из тех, кто достаточно стар, чтобы помнить мою молодость!
А моя твёрдость не доставляла мне ни малейших проблем, и хотите знать что-то? До сих пор не доставляет. Моя твёрдость работает что надо. Если бы всё, что у меня есть, работало так, как она, я бы был в прекрасном состоянии! Так что дело не в твёрдости.
И дело совершенно точно не в силе воли. Если у кого-то в это мире есть сила воли, так это у пьяниц. О да! У нас силы воли хоть отбавляй. Я бы мог достать виски в Канзасе в день выборов, даже если бы он выпал на воскресенье!
Сколько времени это бы заняло зависело только от того, на сколько я был пьян, когда отправлялся за выпивкой. В любом уголке страны, если было очень нужно, не занимало долго, чтобы отыскать пузырь. Каждый раз, когда я слышу, как люди земли начинают говорить о твёрдости характера и силе воли, мне хочется задать им один вопрос: «Кто из них хоть когда-нибудь прополз милю в грязи, тёмной ночью, только для того, чтобы добыть ведёрко льда?»
Трезвость
Для бухариков это обычное дело. У нас с силой воли всё в порядке. А в отношении мужского достоинства мы кому хочешь фору дадим. Таких философов, как алкаши вы нигде не найдёте. У нас есть ответы для всех, кроме нас самих. Одним из наших самых больших достоинств и тем, что привлекало нас в мире не алкоголиков, всегда было то, что мы прекрасно знали, в чём их проблема и спешили рассказать им об этом.
Замечу, что это не самый лучший способ подружиться с людьми или пользоваться у них авторитетом. Мы потрясающие философы. Вы можете заглянуть в любой бар в этих краях и задать первому попавшемуся синяку абсолютно любой вопрос, который взбредёт вам в голову, и вы получите ответ. Он не будет заикаться, запинаться и уж точно не скажет: «Я не знаю». Он ответит. Великие философы!
Итак, я знал, что моей проблемой не является отсутствие силы воли, твёрдости характера или мужского достоинства, но я понятия не имел, в чём она заключается. Я вынужден был продолжать пить пока чуть не сдох, прежде чем пришёл сюда и узнал. Я вовсе не критикую врачей, проповедников, священников, или психиатров, ведь они тоже не знали.
В те времена вообще мало кто знал. И только недавно люди этих профессий получили информацию о том, что алкоголизм это заболевание. Теперь они могут рассказать нам, что такое алкоголизм, и куда мы можем обратиться за помощью, но тогда дела обстояли не так. Слава Богу, что сегодня об этом знают больше, чем в те времена, и что у многих людей появилась возможность прийти сюда прежде, чем они полностью погубили себя, как некоторые из нас.
Но при всём при этом мы всё равно должны делать то, что положено. Моя жена часто спрашивает меня: «Допустим я бы знала что-то про Ал-Анон в те времена, когда ты ещё пил. Вот если бы он уже существовал, и я в нём участвовала, ну и я бы знала, как надо вести себя с тобой и что надо делать. Как ты думаешь, смогла бы я ускорить твой приход в АА?» И я отвечаю: «Не думаю, что тебе бы это удалось».
В моём конкретном случае я не думаю, что у неё бы это получилось потому, что я из категории тех людей, которые не слышат, пока не услышат и не видят, пока не увидят. Помните я вам говорил, что прочёл статью Джека Александра в журнале Пост ещё в 41-ом году, и вспомнил о ней только через пять лет.
Я был в стельку, когда читал эту статью, и мне запомнились только две вещи: что пьяницы помогают пьяницам и умудряются не пить, и что это называется Анонимные Алкоголики. Поэтому я и сказал себе: «Если я доживу до того, чтобы выбраться из кровати, я найду АА». С момента этого решения и по сей день я не пил. Так что я не знаю. Но в моём случае, вплоть до последнего запоя, я не видел своей вины в том, что пил.
Я двадцать пять лет пил постоянно, а последние десять лет периодически, и в течение этих десяти лет, между запоями, я бывал так же трезв, как сегодня. За эти десять лет я мог взглянуть трезвыми глазами на всё то, что я вытворял, тем не менее до последнего запоя я не считал себя виноватым в том, что пью. Виноваты были вы, моя жена и даже её мать.
Кстати, вот причина всех причин, чтоб надраться – тёща! Напоминает мне об одной истории, которую мне рассказал Ал Б. из Далласа. Он теперь в иных местах. Вот был в порядке мужик. Он пришёл в АА на три или четыре месяца раньше меня, и был трезвым до того, как умер около года тому назад.
Он был потрясающий рассказчик, и это его история. Короче, два алкаша встретились на улице и один спрашивает другого: «Ну, как дела?» А тот отвечает: Да ничего хорошего». «Это плохо» — говорит первый. Второй отвечает: «Ну не так уж и плохо. Я женился». Первый говорит: «Так это ж хорошо». Второй отвечает: «Ничего хорошего. Получил тёщу в придачу». Первый говорит: «Это плохо».
Второй в ответ: «Не так уж и плохо, она при деньгах». Первый говорит: «Так это ж хорошо!» А второй говорит: «Ничего хорошего, она всё время всеми командует». Первый говорит: «А вот это плохо». Второй отвечает: «Не совсем плохо, она нам дом купила». Первый радостно: «Это хорошо». Второй отвечает: «Ничего хорошего, дом сгорел». Тогда первый говорит: «А вот это уже совсем плохо». А второй отвечает: «Не так уж и плохо, братишка, она тоже в нём сгорела!»
Так что наше последнее оправдание должно исчезнуть. Оно должно сгореть. Если у вас или у меня остаётся хоть одно приемлемое для нас оправдание, значит нас ждёт очередной запой. Никто не станет искать и поддерживать трезвость, если есть хоть какой-то шанс повесить это на кого угодно: тёщу или босса, или кого-то ещё. Мы точно не станем.
Я уже говорил, что произошло в мой предпоследний запой, когда я отправился на кухню выпить стан кефира, а Дик и Миссис Ч. сидели в гостиной. Когда они услышали, как я вскрикнул и упал на пол, они прибежали, думая, что у меня начались алкоголические конвульсии, но дело было не в этом.
Я просто тихо мирно лежал на полу, не двигаясь. Они не смогли привести меня в чувство, и к тому же говорят, что я был какого-то странного цвета. Я посинел. Они не на шутку запарились и вызвали скорую, и те, приехав, сумели через какое-то время разбудить меня. Он и объяснили мне, что по всем показателям я был мёртв; что им с трудом удалось вернуть меня к жизни, и что в следующий раз никто не сможет это сделать в такой ситуации. И они мне сказали, что на моём месте они бы перестали делать то, что я делаю!
Но я снова сделал это, однако рассказать я вам хотел кое-что другое. Спустя где-то двадцать четыре или тридцать шесть часов после того, как меня привели в чувство, я смог найти какой-то старый грязный халат и стал в нём расхаживать, пытаясь отойти от своего плачевного состояния.
Так мне приходилось трезветь. Я не знал, что есть простой способ, пока не пришёл в Анонимные Алкоголики. Единственный способ, известный мне, был умирать, пока я не смогу жить, и я делал это, прохаживаясь по дому. И вот я в этом старом халате брожу по комнатам туда и обратно; меня трясёт, я весь в холодном поту, я дрожу и продолжаю умирать, но хожу. Миссис Ч. стояла возле камина, и когда я проходил мимо неё, сказала: «Чак, тебе не кажется, что если ты прочтёшь эту книгу «Анонимные Алкоголики», то тебе это поможет?» Я рыкнул на неё, как лев: «Дожили! Моя собственная жена предлагает мне прочесть книгу, которую написало сборище алкашей!
Мне, который прочёл лучшие из книг, написанные лучшими из авторов. А ты хочешь, чтобы я» — и добавил: «Ты так глубоко ранила меня этим». Сорок восемь часов назад я был трупом, а теперь она видите ли ранила меня! И под конец я добил её, заявив: «Я, между прочим, мог бы сам написать книгу получше этой». Вот какое заявление я сделал за девяносто дней до того, как приполз сюда. Всего за девяносто дней. Я напивался вдрызг двадцать пять лет, и после этого она глубоко ранила меня, предложив мне прочесть эту книгу.
Именно поэтому я сомневаюсь, что мог бы попасть сюда каким-то другим образом, то есть, пока я полностью не спалил себя на последнем заходе. Услышав о моих или ваших приключениях, которые могли произойти с любым из нас, многие люди говорят: «Со мной такого не случалось. Я никогда не сидел в тюрьме. Меня никогда не трясло на отходняке. У меня никогда не было конвульсий.
И со слонами у меня никогда не было никаких проблем (признаюсь вам, что у меня частенько были проблемы со слонами. Я, пожалуй, один из очень немногих, когда-либо живших в Беверли Хилз, за кем гонялось стадо слонов! Они мчались на меня прямо из города!)» Итак, они говорят: «Раз со мной ничего такого не случалось, значит я не алкоголик». Должен вам сказать, что у алкоголизма нет уровней; вы либо можете пить нормально, либо не можете. Одно из двух.
В этом алкоголизм очень напоминает беременность: девчонка не становится более беременной в восемь с половиной месяцев, чем она беременна через пятнадцать секунд после зачатия. Это просто становится виднее. То же самое и с нами. Мы не становимся большими алкоголиками. Просто со временем это становится видно всё больше и больше. И не имеет никакого значения, если что-то ещё не произошло с вами. Вы и сами знаете, можете вы пить нормально или нет, а если нет, то вполне возможно, что вы алкоголик.
Так у нас говорят. Если алкоголь мешает вам в личной жизни, в работе или в общественной жизни, то если это в одном из трёх – вы из категории может быть; если в двух из трёх, то скорей всего; а если во всех трёх, то вне сомнения. Но есть ещё один вопросик, который мне нравится даже больше, чем эти три. И он очень простой. Приходится ли вам задумываться над тем, алкоголик вы или нет? Если да, запишитесь у нашего секретаря прежде чем уйдёте отсюда. За двадцать девять лет я ни разу не встретил не алкоголика в раздумьях алкоголик он или нет. Это всегда алкаш, который пытается найти способ избежать наказания.
Так что дело не в том сколько, где и когда. Главное в том, что это делает с тобой. Мне тут вспомнилась история, которую я услышал много лет назад. У нас был один врач из Сан-Франциско и он был очень уважаемым членом Анонимных Алкоголиков. Он, кстати, был не просто врач, а пятикратный врач. Он был терапевтом, хирургом, акушером, гинекологом и психиатром. У него были дипломы во всех этих областях, так вот он и рассказал эту историю.
Как-то раз он оперировал одну даму, которая была в годах — за шестьдесят. Во время осмотра он определил, что у неё былo очень слабое артериальное древо. Он так же узнал, что она вообще никогда не пила спиртного. Поэтому он выписал ей немножко коньяку, как постоперационный курс выздоровления, и ей стали давать его небольшими дозами. В результате, как он рассказывал, через три дня после операции она утащила ключ у одной из медсестёр и залезла в кладовку, где хранился коньяк. А ведь она до этого вообще никогда не пила спиртного!
Так что дело не в сколько и как долго, а дело в том, что мы творим после этого. Вы либо можете пить нормально, либо не можете, и если вы не можете, то эта программа для вас. И чем быстрее вы это поймёте и начнёте делать что-то по этому поводу, тем лучше, потому что алкоголизм в своих проявлениях только ухудшается, он никогда не становится лучше.
Через двадцать девять лет я по отношению к выпивке нахожусь в худшем состоянии, чем я был, когда пришёл сюда, и я это знаю. Я знаю это, и мне не надо пить, чтобы это доказать. Я принимаю активное участие в нашей программе с тех пор, как появился здесь, а когда вы принимаете в ней активное участие, то просто внимательно наблюдайте за происходящим. Ваши друзья будут пить за вас, так что у вас нет необходимости делать это. Они экспериментируют за вас, если вы внимательно смотрите.
Есть ещё пара-тройка мыслишек, которые я хотел бы добавить. Когда я впервые появился здесь, то был абсолютно уверен, что те, кому не довелось испытать всё то, что выпало на мою долю, не могу любить эту программу так, как люблю её я. Мне даже было жаль тех, с кем не произошло то же, что со мной, потому что они просто не могли испытывать такие же чувства, как я.
А потом мне довелось работать по программе со священником, у которого не было таких неприятностей, и который продолжал служить у алтаря. Но ведь он был священником, и до меня дошло, что когда я был пьяным ничтожеством, никого особо не волновало, пью я или нет (ну, может быть, полдюжины людей). А священник, как же он страдал от того, что плохо делает свою работу.
А ещё мне довелось работать с моим банкиром, который был одним из самых крупных банкиров в стране. Он преподавал банковское дело и, кроме этого, долгое время работал на правительство Соединённых Штатов как специалист по подъёму экономики. Вот уж кого ниоткуда не выгоняли.
Он вообще был членом всего, что есть в городе! Его даже из дома не выгоняли. Он жил во Фримонт Плэйс; в это место въезжают и выезжают одной дорогой. Там нет пересекающихся улиц или другого выезда. Одна дорога. Это приватное место. Вот где он жил, и его никогда не выгоняли из дома и вообще ниоткуда не выгоняли. Но он не мог нормально пить, поэтому не мог нормально делать свою работу, и он пришёл к Анонимным Алкоголикам.
Когда пришло время и он почувствовал, что пора начинать отдавать, как это полагается делать по программе, он пришёл на собрание комитета (он возглавлял исполнительный комитет одного из самых крупных банков в городе) и сказал: «Послушайте, у меня проблема с алкоголем, и я нашёл путь, который, возможно, позволит мне прожить мою жизнь трезвым.
И одна из вещей, которую мы обязаны делать, это работать с другими алкоголиками, а значит я должен начать работать с ними, потому что они работали со мной, и теперь я трезвый. Мне придётся говорить с разными людьми и выступать на собраниях, а значит люди могут узнать о том, кто я, и это может повредить репутации банка, поэтому я сейчас же подаю комитету на рассмотрение своё заявление об отставке».
Ему сказали: «Идите к себе в офис». Не успел он ещё туда дойти, как его позвали обратно. И они сказали ему: «Если вы считаете, что вам необходимо заниматься этим, занимайтесь. Мы с вами на тысячу процентов». Ну, скажите, это не потрясающе? И до конца своих дней это был один из самых скромных людей, которых я когда-либо знал (он тот, кто помог мне купить мой бизнес). Потрясающе, здорово! Раньше мы между Рождеством и Новым Годом ходили с ним на ланч в Калифорния Клуб, в котором он состоял.
Я не состоял, а он состоял; он вообще везде состоял. Он садился и рассказывал мне, что ланч со мной каждый год между Рождеством и Новым Годом является для него лучшим моментом года, а я слушал его и рыдал, как ребёнок. Сказочный был человек. И ведь его ниоткуда не выгоняли, но как ему наверно было больно.
И так я научился понимать, что ни вы, ни я не можем решать насколько другим больно. Я не знал, что происходит внутри у кого-то ещё. Ему может быть в десятки или сотни раз хуже, чем мне, а я его тут жалею потому, что он не способен любить эту программу так, как люблю её я!
Мне было хорошо известно, что когда люди не применяли эти принципы, как это следует делать, они не могли оставаться трезвыми. В нашей книге говорится, что мы перестали бороться с чем-либо и с кем-либо, или со всем и всеми; мы прекратили борьбу. Был у нас в группе в Беверли Хиллз один дедуля, который воевал со всё и вся. Он был трезвым полтора года, когда я пришёл сюда, и он на год с половиной старше по программе, чем я сейчас.
Он так и не перестал бороться. Он уже одной ногой в могиле, и всё ещё продолжает борьбу. Когда-то я пытался заставить его говорить со мной, но он отказывался. Уже почти год прошёл – мы в одной группе – а я не могу заставить его говорить со мной. Я пускался на разные хитрости. Я подходил к нему, когда он был на середине предложения в беседе с ке-то другим, вынуждая его таким образом обратить на меня внимание, но он поступал иначе.
Он отворачивался и уходил, не закончив фразы! Я не мог заставить его поговорить со мной. Но когда у меня была двадцать первая годовщина, он мне её устроил. И этот бандюга чмокнул меня в шею, когда преподнёс мне праздничный торт. Вполне возможно, что теперь он один из тех, кто любит меня больше всех в этом городе.
Поэтому мы должны понимать, что существенным является не где мы, а откуда мы пришли. Эдди может быть вырос в нашей программе в десять раз больше, чем я, но ведь он и не начинал оттуда же откуда я. Он начинал много ниже. И когда мы начинаем понимать это, то наш жизненный опыт в Анонимных Алкоголиках становится прекрасным.
В Книге есть такая фраза: «Блажен, кто не осуждает себя за то, что избирает». А что это значит? Я думаю, что это значит, что если ты можешь делать что-то не осуждая себя, то это совсем не плохо. Но если ты осуждаешь себя за это, то тебе следует побыстрей перестать это делать, иначе это убьёт тебя.
В этом-то, как мне кажется, и заключается разница между традиционной субботней пьянкой и алкоголизмом. Мы с вами порицали себя с самого начала. Даже если мы выросли с религией, в которой умеренное потребление алкоголя не осуждается, мы судили себя не за потребление, а за то что плохо держимся. Так что с самого начала мы осуждали себя.
Я знал, что мне не следует пить ещё до того, как я впервые выпил. Я осуждал себя с первого глотка, и спустя какое-то время осуждение превратилось в ненависть, и я возненавидел себя до мозга костей. Мы с трудом можем смотреть на себя в зеркало от отвращения к самим себе, даже когда бреемся. «Блажен, кто не осуждает себя за то, что избирает».
Всё это говорит нам, что не существует определённого метода классификации так называемого греха среди тех, кто нас окружает. Многие могут делать то, что я не могу, вовсе не осуждая себя. Лично я пять лет назад мог делать многие вещи, которые сегодня не могу. И от того, где мы находимся, зависит что мы можем делать, а от чего нам следует избавиться.
И это постоянный процесс, потому что чем выше мы поднимаемся, тем больше того, от чего нам следует избавляться, а чем больше мы избавляемся, тем свободнее мы становимся. Это удивительная вещь.
Нет такого понятия, как значение слова. Я и сам обалдел, когда с некоторых пор стал задуматься над этим: первые две с половиной страницы Пятой Главы заканчиваются на пункте «в» и насчитывают где-то четыреста пятьдесят или шестьдесят слов. Это всё, что там есть (я никогда не считал их, но полагаю, что где-то около того). Я перечитал эту часть не менее двадцати пяти, а скорее все тридцать тысяч раз за двадцать девять лет.
Вы конечно можете сказать: «Но ведь это жутко сухое чтиво. Это даже не вчерашний снег, это прошлогодний снег». Но это не так. Слова всё время читаются по-новому. Каждый раз, что я их слышу, они звучат по-новому. Каждый раз, когда я их читаю или говорю о них, они становятся новыми.
Слова-то те же, но мы меняемся. И в зависимости от того, где мы находимся, они обретают своё значение. И они всегда будут становиться более значительными. В них будет появляться новое значение в зависимости от того, на каком уровне мы находимся. А мы будем подниматься по этой лестнице всегда. Мир без конца, Аминь.
И ещё одна вещь о которой я частенько думаю, сидя у себя на холме. Я полагаю, что буду прав, но если нет, то кто-нибудь из вас, моряков, меня поправит. Мне кажется, что если ты сидишь в лодке на воде, то в погожий день горизонт виден где-то в семи милях.
По-моему это та дистанция, на которую ты можешь видеть, находясь на уровне воды. А мой дом где-то тысячу футов над этим уровнем, и в чистый день для меня горизонт почти бесконечен. Ну сто пятьдесят миль уж точно. Иногда острова Каталины, Сан-Клементе и Поинт Фермин так близко, что кажется могу дотянуться до них. Эта небольшая возвышенность меняет линию горизонта с семи миль на сто пятьдесят миль.
А мы вечно идём по нашей лесенке. Единственное, что мы не в силах изменить в нашей жизни и в нас — это то, что нам никуда от себя не деться. Мир без конца, Аминь. Довольно мрачная перспектива, не правда ли? Так ведь и о самоубийстве начнёшь задумываться! Вы ничего не можете поделать; вам от себя никуда не деться.
Всё остальное в этой жизни вы можете изменить; вы можете не возвращаться домой, если не хотите. Вы можете пойти в любое другое место. Вы можете больше никогда не видится со своей женой, если не хотите. Вы не обязаны больше видеть своих детей, если вам этого не хочется. Вы можете не оставаться в Калифорнии, можете не оставаться в Штатах, вы можете изменить всё в своей жизни, кроме одного. Вы не можете убежать от себя. Вы навсегда сами с собой, а я сам с собой.
Следовало бы предположить, что когда мы появляемся в этом мире, нас научат, как дружить с собой, но никого этому не учат. Нас учат, что мы должны сотрудничать с другими людьми, что мы должны стараться произвести хорошее впечатление на соседей и людей, которые нас окружают. Мы обязаны проявлять уважение к старшим, священникам, начальникам и особенно к тёщам. Но никто нам не расскажет, как наладить отношения с самим собой и стать другом самому себе.
Я считаю, что определением трезвости является способность жить комфортно, мирно и радостно с самим собой. Вот что такое трезвость. Всё, что не дотягивает до этой планки, является частичной трезвостью. Когда я приполз сюда, я об этом не думал.
Когда мы пришли на программу, все мы полагали, что если не выпили сегодня, то мы трезвые, и мы много беседовали на тему «как загнать пробку в бутылку». Завязать. У меня никогда не было проблем загнать пробку в бутылку. Я пил периодически последние десять лет и после каждой попойки загонял пробку в бутылку. Периодически приходится трезветь – периодически не могу не трезветь – потому что мы свиньи.
Мы пьём всё, что нельзя жевать! Всё, что попадается под руку. И наступает момент, когда мы не можем глотать это, не можем вытошнить это, и мы не можем жить, и мы не можем сдохнуть. Так что нам приходится трезветь. Поэтому у меня никогда не было проблем загнать пробку в бутылку. Я бросал навсегда с клятвами и без них! Загонял пробку в бутылку.
Моя проблема заключалась не в том, чтобы загнать пробку в бутылку, а в том, чтобы не вынимать её оттуда. Потому что, когда наступало моё время, я вытаскивал пробку из бутылки и всё начиналось по-новой. Конечно физическая трезвость необходима. Для меня она является синонимом жизни.
Я не могу жить и пить, а сам по себе я не могу удержаться от того, чтобы пить. Поэтому я должен быть физически трезвым, чтоб не умереть. Я не умаляю достоинств физической трезвости, она является фундаментом трезвости. Но трезвость бывает физической, психической, эмоциональной и духовной. Четыре составные части единого целого, позволяющие мне жить комфортно, мирно и радостно с самим собой. Вот что такое трезвость.
Сегодня эта программа важней для меня, чем она была двадцать девять лет назад, потому что тогда, если бы я мог просто умереть и на этом бы всё кончилось, то для меня это было бы лучшим, что могло произойти. Я с рождения знал, что самоубийство — это не вариант, но пока я не был трезвым пять лет мне даже в голову не приходило, что продолжать пить пока не умрёшь — это то же самоубийство.
А ведь я старался как мог упиться до смерти, но у меня не получилось. У вас никогда не получится напиться до смерти, если вы хотите умереть. Те, кто умирают от алкоголизма, не хотят умирать. Если мы хотим допиться до смерти, то мы просто сходим с ума и остаёмся сумасшедшими, но у нас не получается шагнуть с обрыва. Я хочу подчеркнуть этот факт.
Одна из самых больших страховых компаний в стране была создана человеком, чей сын обрёл трезвость в Анонимных Алкоголиках. Сын был адвокатом и никогда не планировал заниматься страховым бизнесом, он собирался оставаться адвокатом. Положение казалось безвыходным.
Я не знаю насколько я повлиял на него, но я вёл с ним длительные беседы о том, что ему следует заняться этим бизнесом потому, что его отцу было уже много лет. В конце концов он согласился. Замечу, что старик, создавший страховую империю, попивал, а сын иногда беседовал с ним об этом, и вот в одном из таких разговоров отец заявил: «Я могу упиться до смерти, если захочу».
А сын ответил: «Нет, не можешь». «Это ещё почему?» — сказал отец – «Вон такой-то именно так и сделал» (он назвал имя одного большого человека в страховом бизнесе, который умер от пьянства). И парень ответил: «Да, но он не хотел этого». Вот тут-то меня осенило, потому что это именно то, что я пытался сделать и не смог.
Я спешил в Анонимные Алкоголики после двадцати пяти лет пьянства потому, что знал, что не умру. Я просто буду сумасшедшим. Я, помнится, сидел в своём кресле и мечтал, как ребята с улицы спрашивают моих мальчишек: «А где ваш отец?» И те отвечают: «Он умер».
А потом они отворачиваются и уходят, потому что они не могу рассказать, что я в дурдоме, и ещё могу сам завязать шнурки и кое-как понимать, почему я там. От одних таких мечтаний можно сойти с ума! Именно это сумасшествие подхлестнуло меня прийти сюда. У нас не получается умереть, когда мы хотим, а до меня не дошло, пока я не был пять лет трезвым, что пить до смерти и было самоубийством.
Как же мне оставаться трезвым? Я должен быть трезвым. Трезвость и жизнь — это синонимы. Так как же мне оставаться трезвым? Я буду поступать таким образом, чтобы чувствовать себя комфортно вот здесь, внутри меня. Только так я могу быть трезвым. А когда у меня вот тут, внутри, появляется то другое, определённое чувство, я напьюсь.
Мне довелось слышать многих людей, которые говорили, что если вы провели длительное время в Анонимных Алкоголиках, то вы обязательно в какой-то момент подумаете о том, чтобы выпить. Я не верю в это. Я считаю, что вам и делать ничего не придётся, а просто перестать поступать так, чтобы чувствовать себя комфортно. И вы очнётесь уже выпивши, потому что мы с вами прекрасно знаем, как остановить Большую Боль. А если мы подпустим к себе ту боль, которая терзала нас раньше, то мы напьёмся так же, как в былые дни. И мы можем вовсе не думать об этом. Просто перестать делать то, что позволяет нам чувствовать себя комфортно вот здесь.
Я, как и доктора, верю, что алкоголизм — это заболевание, и что оно смертельно. Я верю, что это по сути двойное заболевание; аллергия тела в паре с одержимостью разума. Я полностью принимаю всё это, однако я не верю, что только в этом весь алкоголизм. Если бы это было только умственное и физическое, то хороший терапевт и хороший психиатр могли бы разобрать меня на части, а потом собрать заново, и я бы тикал, как новые часики.
Но такое редко случается с нами. Иногда кому-то удаётся протрезветь и оставаться трезвым, но такое бывает не часто. Значит есть в этом что-то ещё. Жизненная проблема, для которой нам требуется жизненное решение. Так же как никогда не существовало программы массового выздоровления алкоголиков без упора на духовность, для меня по-детски очевидно, что суть всех этих проблем лежит в основах духовного беспокойства.
Я часто говорю, когда заканчиваю свой рассказ, что в нашей жизни настало время, когда мы должны понять, что если есть недостаток, то у нас. Если есть недостаток, то у меня. И я говорю «если есть недостаток» потому, что я не верю в его существование. Я верю, что мы с вами жертвы сочетания характеристик, являющихся неотъемлемой частью нас, которые делают невозможным наше участие в той жизни, в которой мы рождены; в той, так называемой, цивилизации, в которую нас поместили.
Я смотрю на себя и на вас и, похоже, что есть три настолько общих для всех нас характеристики, что их легко увидеть в каждом из нас, несмотря на происхождение, цвет кожи, убеждения, религию и образование или их отсутствие — не имеет никакого значения.
Каждый алкоголик, которого я когда-либо знал в этом мире, перфекционист. Идеалист с потрясающим стремлением добиваться превосходства во всём, что свойственно перфекционистам. Это то самое стремление, которое породило с детства знакомую нам избитую фразу. «Самый лучший механик, который у нас когда-либо работал, но» «Самый лучший адвокат в этих краях, но» «Лучшая стенографистка в этом офисе, но она же не появляется до вторника или среды. Пьёт слишком много».
Потрясающее стремление добиваться превосходства. Перфекционизм. На самом деле перфекционизм — это чудесная черта, или, можно сказать, свойство характера, когда мы научились с ним жить, но до этого он убивает нас.
Он заставляет нас ставить цели, которых мы не можем достичь, и мы вечно не удовлетворены тем, как у нас всё получается. А это заставляет нас требовать от окружающих больше, чем они могут сделать. В свою очередь это вынуждает нас начать переделывать их: наших жён, детей, сотрудников и так далее. Вот что нас убивает, пока мы не научимся с этим жить. Перфекционизм, идеализм. Они очевидны в нас.
Вторым фактором является то, что мы рождаемся с внутренним осознанием того, что жизнь — это чудесная, огромная и прекрасная штука. Когда мне было шесть лет, я уже знал, что жизнь должна быть такой, какая она сейчас. Всё моё нутро провозглашало, что так должно быть, но когда я смотрел на мир, то он выглядел дешёвым, грязным и мерзким.
И это была одна из самых больших моих проблем. Я не мог приспособиться к этой жизни потому, что она мне не нравилась. В фильме «Дни вина и роз», если вы его помните, есть сцена, от которой у меня сердце кровью обливается, а я ведь уже не пью двадцать девять лет. Каждый раз, когда смотрю эту сцену, она меня достаёт. Там женщина приходит к своему бывшему мужу домой, чтобы уговорить его снова стать пьющим. Он ушёл в Анонимные Алкоголики и упрашивал её последовать ему и познать новую жизнь.
Она долго стояла и смотрела в окно, из которого открывался чудесный вид на Нью-Йорк, а потом сказала: «Я не могу, не могу, не могу! Когда я смотрю трезвой из этого окна, всё выглядит дешёвым, грязным и мерзким. Но когда я смотрю из него пьяной, это прекрасно». Двадцать пять лет я мог переносить всё, что видел, только будучи упитым в хлам. И это было моей серьёзной проблемой; у вас, полагаю, была такая же проблема.
И последнее (на самом деле их много, но мы будем использовать только три), а это прозвучит самой большой нелепостью, которую вам довелось когда-либо слышать из уст алкаша, и я не рекомендую вам обсуждать это с вашим психиатром. Мы чрезвычайно чувствительные люди.
Ну, как вам это нравится, учитывая, что мы валяемся в канавах, надравшись так, что и свинья рядом с нами не ляжет? Мы очень чувствительные люди. Вот почему все психиатры мира определили нас, как «эмоционально недоразвитых». Все до единого. Мы эмоционально недоразвиты. Я не верю в это!
Я считаю, что наша способность чувствовать многократно превышает способности любого психиатра. Если бы психиатр пришёл ко мне и увидел, что я лежу на полу около моего большого окна пьяный настолько, что я не в силах подняться, и рыдаю от красоты заката, он бы сказал про меня: «Эмоционально недоразвит».
Ему невдомёк, что я просто не мог вынести этой красоты. Я не пью уже двадцать девять лет, и где-то год назад я был на одном холме недалеко от Луисвилла, в штате Кентукки, возле реки Огайо. Это было в октябре, и краски листьев превратили всё вокруг в прекрасное и сказочное место.
Все эти цвета неописуемой красоты! Они растянулись на мили – красота необычайная. Я сидел один в машине и плакал навзрыд. Это было так красиво, что я просто не выдержал. Мы не эмоционально недоразвитые, мы чрезвычайно чувствительные люди.
Я уже говорил большинству из вас, что мне довелось побывать во многих тюрьмах мира, в основном, как гостю. То есть я мог выйти оттуда сам. И среди прочих я побывал в Фолсоне. Всем известно, что Фолсон — для рецидивистов. Туда не попадёшь за первое убийство.
Говорят, что тех, кто гнездятся там, раньше сажали в Капистрано, но так как все они имеют по меньшей мере четыре ходки, их стали селить за каменными стенами. Мне довелось выступать там перед людьми, которых было раза в два или три больше, чем у нас здесь, и я смотрел, как они плакали вместе со мной.
Слёзы текли у них по лицам, а они даже не пытались скрывать их, и вовсе не потому, что они эмоционально недоразвиты. Это потому, что они понимали меня. Они чувствовали вот здесь, внутри, то же, что чувствовал я. И они плакали со мной и смеялись со мной не потому, что они эмоционально недоразвиты.
Я абсолютно уверен, что у таких людей, как мы, когда мы приходим сюда, налицо все симптомы алкоголизма, кроме алкоголя. Всё, что нам нужно сделать, это добавить немножко алкоголя и понеслось Нам мало что светит; с момента рождения мы либо становимся священниками, проповедниками и монахами, либо наркоманами или алкоголиками, потому что мы не в силах приспособиться к этой жизни. И это не потому, что мы не хотим.
Мы хотим. Мы очень хотим быть причастными, но мы вечно отстранены. Вот в чём наша проблема: в основах духовного беспокойства. К сожалению, учителя не знают ответа.
Я похоронил несколько людей, и, как я уже говорил, двоих на этой неделе; в понедельник и вторник я был на похоронах. Пару месяцев назад меня попросили сказать несколько слов на похоронах шестнадцатилетней девочки, которая умерла от передозировки кокаина.
Это последний писк моды у нас в стране, кокаин. И она умерла. Я приехал в это место, на кладбище. Там не было часовни, церемония проводилась рядом с могилой, которая была на холме, а вокруг собралась толпа молодёжи. Я не знаю, сколько их там было, но много – подростки – целый холм.
И я сказал себе: «Это не может стать чем-то обыденным. Я должен поговорить с этими детьми». Сначала я немного побеседовал с родителями и нескольким взрослыми, которые там были, и я сказал им, что не верю в смерть и объяснил почему, а потом я стал говорить с молодёжью.
Я сказал им о своём глубоком сочувствии, потому что и я тоже родился в обществе, которое не переваривал, и к которому я никак не мог приспособиться. Но, когда мне было девятнадцать, я нашёл способ чувствовать себя комфортно в этом обществе, и в течение следующих пятнадцати лет я использовал этот химикат для решения своей проблемы.
Он продолжал прекрасно работать эти пятнадцать лет, но потом он восстал против меня, и сам обернулся проблемой. Следующие десять лет заставили меня искать решения этой проблемы, и я нашёл его. Потом я сказал ребятишкам, что было бы здорово, если бы они просто поняли, что есть решение, которое всегда остаётся с нами. Я сказал им: «Когда вы под кайфом, то у вас есть все решения, но когда кайф проходит, то и решения исчезают. Их больше нет, поймите это.
Но есть решение, которое остаётся с вами, и оно настолько лучше, чем любой химикат, которым вы можете себя напичкать, что вам останется только восторгаться. Восторгаться жизнью. И вам не понадобится ещё одна доза зелья. А если вы просто определитесь, что хотите найти это решение и приложите к этому усилия, то вы найдёте его. Есть много людей, которые готовы вам помочь. И если вы это сделаете, то смерть этой девочки можно будет считать оправданной».
Её мать позвонила мне в начале недели первый раз с тех пор, как я был там, и сказала, что учителя и ученики стали предпринимать серьёзные попытки найти жизненную замену всему этому товару. Она рассказала мне об одном человеке, который предоставил свой дом детям в Лагуна Бич, и что они хотели, чтобы я приехал к ним в прошлую пятницу. Ну скажите, разве это не чудесно, что они ищут что-то, что займёт место этих химикатов?
Напоследок хочу поведать вам одну маленькую историю. Ещё до рождения Анонимных Алкоголиков, жил один славный малый, которого звали Роланд, и был этот Роланд алкашом. Он лечился у доктора Карла Юнга, который, вполне возможно, и по сегодняшний день является величайшим психологом в мире (если бы я был учёным, с этим мнением бы считались, но я таковым не являюсь).
Для меня он вершина. Он был такого же уровня, как Фрейд или Адлер, но похоже, что у Юнга было своё решение, у него было жизненное решение, которого не было у других. А Роланд лечился у него, и каждый раз, когда он возвращался к доктору, он был в ещё худшем состоянии.
Однажды он вернулся, и Юнг сказал ему: «Медицина сделала для Вас всё, что только возможно, и она больше не может Вам помочь. Психология сделала для Вас всё, что было в её силах, и она тоже не может Вам помочь. И я считаю своей обязанностью сказать Вам, что единственная надежда для Вас — это испытать духовное пробуждение, которое может Вас спасти. Это Ваш единственный шанс».
Это было незадолго до появления Анонимных Алкоголиков. В конце концов Эбби пришёл к Биллу, а потом Билл услышал приговор, о котором мы уже говорили. Ему оставалось шесть месяцев жизни, а потом его жена будет вынуждена либо закрыть его в сумасшедшем доме, либо похоронить его. И он взмолился: «Господи, если Ты есть, откройся мне». Что-то произошло, и Билл протрезвел.
И он делился этим до конца своей жизни. Он больше никогда не пил. Билл и доктор Боб, и ещё несколько человек вывели эту формулу и доказали, что она работает, если ты работаешь по ней, а потом они вложили её для нас в книгу «Анонимные Алкоголики». Позже Билл услышал о Роланде и о том, что ему сказал доктор Юнг насчёт духовного пробуждения, которое было его единственным шансом.
Билл послал письмо Карлу Юнгу в Цюрих, в Швейцарию, в котором интересовался, откуда доктору известно столько об алкоголизме, чтобы так правильно объяснить Роланду, что ему нужно. И доктор Юнг написал Биллу ответ, в котором было сказано, что он всегда знал, что проблемой алкоголика является его поиск единства с чем-либо. Алкоголик ищет этого единства и не может его найти.
Он даже процитировал одну из моих любимых фраз: «Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже!» Он всегда знал, что является проблемой алкоголика – попытки найти единство с окружающей его жизнью и с Богом, который сотворил его. И когда алкоголик нашёл бутылку, она казалась тем, чего ему так не доставало.
Она позволяла ему жить чуть более комфортно с самим собой и обществом вокруг него. Он нашёл химическое единство, и оно хорошо работало, пока не стало проблемой, которую можно решить только духовно. Это потрясающе, и большинство из нас согласны с этим.
А вот ещё один случай, от которого у меня мурашки по телу. Это фантастика, это прекрасно, это потрясающе как мне кажется. Роланд, услышав об этом, вступил в Оксфордскую Группу и протрезвел. Затем он встретился с Эбби и привёл его в Оксфордскую Группу, и Эбби протрезвел. А Эбби пришёл к Биллу, и тот протрезвел. Вот где перст Божий. Как это прекрасно! Через всю нашу истории перст Божий очевиден.
От доктора Юнга к Роланду, от него к Эбби, от него к Биллу, от Билла к доктору Бобу, от доктора Боба и Билла к нам. Какая чудесная вещь! Как нам повезло. Я считаю нас самой везучей частью человечества среди детей Божьих. Потому что, видите ли, мы должны – мы должны – найти решение, чтобы не умереть.
Мы должны — чтобы найти Бога, или чтобы вернуть наших жён, или чтобы вернуть любовь наших детей. Во многих случаях (как в моём) мы даже не ищем здоровья, а только путь, по которому мы можем жить трезвыми только сегодня, чтобы мы могли хоть чуть-чуть подчистить свой послужной список.
И мы узнаём, что формула трезвости и формула хорошей жизни, как и формула Божья, одинаковы. И мы находим решение, которое делает химикаты ненужными и которое присутствует не только на наших собраниях. Когда мы уходим, оно идёт с нами, и мы больше не одиноки. Везёт же некоторым!
Аудио-книга Новые очки Чак Ч. | Блудный сын книга Новые очки Чак Ч. Часть 5
О том кто такие Анонимные Алкоголики, как и чем они могут помочь — прочитать можно здесь!